«Константин»

– Да, именно так, я должен рассказать его как старый и лживый миф. Настало время, больше уже нельзя молчать, – думал Хранитель. Я расскажу о нем через его мысли, а Небо поможет мне. Хранитель продолжал подбирать слова для императора, рассказывая про его новую жизнь.

Юные ангелы:

– Он опять собрался в путь, на землю. Главный из падших ангелов, их яростный и неутомимый предводитель. Он так и не смог принять создание Человека Всевышними. Не смирился с тем, что Человек так полюбился всем небесным жителям и превзошел его, Семьязу, в том, что называют Любовью.

– Мало в нем оказалось любви и великодушия. Я думаю, он пал под тяжестью своей гордости и величия. Ведь Всевышние так доверяли ему, так полагались на его могучий интеллект и потрясающую работоспособность.

– Сейчас он будет пробовать технологию «удушения в объятиях», помните, нам объясняли. Странно, но почему-то считает этого мертвого человека, убитого им время назад, своим древнейшим врагом. Он исступленно борется с ним во всех вековечиях.

– Да, он неистово сражается со своей гордыней и страхом, что этот Человек, которого он со своими черными ангелами и подручными на земле распяли, превзошел и превзойдет его всякий раз.

– Ему никак не взять в толк, что его, как и любого бессмертного из людей, нельзя убить, даже пытаясь уничтожить любую память о нем в сердцах людей.

– Архангел сказал, внимательно наблюдать за работой Семьязы, главаря падших ангелов, изучать, где можно препятствовать. В общем, как обычно, как и во все прошлые времена.

– Всякий раз, от века к веку, он будет набирать силу и мощь прошлых жизней и всех душ, которых «он съел». Конец Времени, который нам преподавали, неизбежен, но жестко не определен в деталях. Падший абсолютно уверен в своей победе.

– Не бойся, постигай этот опыт живьем. Смотри. Слушай. Все повторится опять. Раз он был повержен, низвержен, то это повторится и снова, и опять. Ему некуда деться, хоть на его стороне будет все неразвитое сознание людей.

Семьяза:

Константин...? Еще одна кукла в моем Большом Театре Кукол.

Ну что ж, подергаем за ниточки этого Константина.

Как мне надоели эти безмозглые туловища, туго соображающие и порой еле ворочающие мыслями.

Ладно, пусть будет Константин. Раз уж я буду император, то этого императора Рима люди запомнят надолго.

Как я ненавижу всю эту христианскую мерзость разлившуюся теперь по всему миру.

Наделал делов этот маленький мессия. Я вытравлю всю память о нем внутри его Дома. Я превращу его в идола, в рисунок на стене, которому будут поклоняться толпы. А потом всех их стравлю на почве общей любви к их богу.

Пускай фанатеют, сатанеют, пусть растет их ненависть, которую они будут принимать за божественную благодать.

Я им помяну этого Христа как следует, не обрадуются.

Как же мне лучше всего это сделать.

Да, они же не умеют верить в невидимое. А правитель – это живое воплощение высшей воли на земле. В такого можно и нужно верить. Я их заставлю поверить в божественное (от их единого бога) происхождение Власти. Они неистово будут это защищать, зверски…

Ужасно надоели эти «повторы». Всякий раз приходится повторять «волны» своих прежних жизней, не могу избавиться от плана судьбы, прах бы ее побрал. Самое отвратительное, что ничего не помню всякий раз, когда снова возвращаюсь в осязаемый мир этих потных и вонючих тел. Почему нельзя отдать всю мою память мне. Правила не обойти?!...

Я бы тогда быстро доказал этим Всевышним, что можно жить по другому Закону. Без всякой свободы и свободы выбора, подчиняясь Порядку.

Без моего руководства двуногие примитивные животные никогда не станут культурными народами, не усвоят науки и искусства. Один должен решать все. Один должен править, руководить всем миром, остальные – с готовностью и радостью подчиняться. Чем не пчелиный улей или рациональный муравейник?

Человек… Сын Божий…

Ненавижу! Чем он лучше меня. Никогда не смирюсь…

Я его уже распял один раз, распну и еще, и еще, и еще… Я помню будущее. Он от меня не уйдет. Его несложно найти на всей этой пыльной планете. Даже мертвого его буду уничтожать. Никогда не будет человечишко с божьим пламенем внутри выше ангелов!!! Я докажу. И все, кто восстал со мной, помогут…

[Я – Константин]

20 мая 325 года.

Я – Константин, император Рима.

Что теперь?

Держаться образа доброго императора, озабоченного верой своего народа.

Император – почти бог для этих людей на земле. Теперь мне нужно узаконить, кому и во что верить в моей огромной империи.

Я хорошо понимаю их, этих людей. Их страсти и желания всегда так понятны мне. Почему, не помню, но знаю точно. Как будто живу уже тысячи лет, и познал многое.

Я чувствую, что чаще всего их ненавижу, а не люблю. Мне нравится управлять ими. Они так глупы и беспомощны. Я словно вижу дальние горизонты. Я знаю наперед, что им нужно. Я чувствую нутром.

Вот только память. Как будто я уже делал это сотни раз. И всякий раз меня что-то раздражало в непокорных мне людях. Я не собирался их уничтожить, я хотел их подчинить своей воле – осчастливить, научить правильно жить.

Главное для них – вера. Я понял, что христианская секта, которой уже триста лет, по силе своего воздействия на умы, по убежденности в правоте, самая мощная в мире сегодня.

Я соберу первый всемирный собор священников в империи. Я опережу и возглавлю их объединение. А их раскол будет очень кстати. Соберу их рядом с моей резиденцией в Никомедии, в Никее. Это станет моей «победой». Собор назовут «никейским», победным, моим. …Съезд победителей. Где-то я уже это видел,… или слышал…

Собор этот нужно будет формально созвать для того чтобы разрешить богословский спор между сторонниками александрийского протопресвитера Ария. Он что-то там надумал про их бога, что их всех перессорил. Надо хорошенько использовать это тлеющий раскол и разломать изнутри это учение христиан, а еще лучше подчинить себе. Мне, как императору, лучше всего возглавить это умиротворение в империи.

И все же, почему я так завидую маленькому проповеднику Иисусу? Почему он оставил такой неутихающий след в Истории? Чем он их взял? Слова его разошлись по миру за триста лет. На все лады пересказывают его притчи и сказки. А после апостолов и их писаний еще труднее всем царям на земле править. Время восстановить прежний порядок вещей. Писания нужно сжечь, стереть из памяти человечков. Оставить книги, безвредные для божественной власти земных правителей.

Неужели я завидую его вселенской славе и поэтому хочу затмить его своею?

Что-то неодолимое заставляет меня делать то, что я делаю.

И я сзываю священников со всей империи, чтобы стать для них царственным пастырем. Я возглавлю их церковь, как первый и единственный… Я их обласкаю, накормлю и приодену, оплачу им дорогу туда и обратно. Они станут самой достойной кастой, и будут помнить мою милость века. Я спасу их от гонений, верну им единство, которого у них никогда нет... и не будет.

Я знаю, что многие из них пережили пытки, тюрьмы, изгнание. Каково им будет стать вскоре духовной опорой императора, одухотворяющим стержнем империи, великого Рима? Тщеславие и гордыня так цепко держат многих…

В чем у них там разногласия?.. Мне говорили, что спор о боге и сыне давно уже вышел за пределы Александрии и захватил значительную часть Римской Империи, грозя миру в церкви. Священник Арий учит, что второе лицо божественной троицы, Логос, меньше первого лица, Бога Отца и было создано Богом Отцом.

Жаркий спор у них разгорелся по вопросу, есть ли различие между Богом Отцом и Богом сыном? Единосущен ли Христос Богу Отцу? Или Он лишь творение Отца и потому не есть Бог вечный, а значит, Он лишь подобен, но не равен Отцу. То есть когда-то Сына «не было», а значит, Он по рангу ниже Отца.

– Какая чушь… нашли из-за чего спорить. Им даже не понять величие их спасителя Христа, этого «царя иудейского». Он как будто бы не смог их объединить?...

Троица?... Ладно, пусть будет троица. Никто из них не расстроится.

[Собор]

20 мая был парад открытия собора. Парад церковный, был вставлен в рамки парада придворного, небывалый еще до тех пор «смотр сил» церкви. Вчерашние заключенные и ссыльные, искалеченные, но не сломленные вышли показать себя, свою общность веры в спасение души. 20 мая святые отцы начали собор с предварительного обсуждения повестки дня.

Я, естественно, не присутствовал на этой встрече, поэтому епископы чувствовали себя расковано. Заседания открыты не только для мирян, но и для философов-нехристиан, которых пригласили внести свой вклад в обсуждение. Дискуссии длятся уже пару недель. Когда все собравшиеся высказали все, что хотели, и когда первый запал прошел, я стал появляться на заседаниях собора.

Хранитель:

Работа спланирована основательно. Император сначала собирает максимум информации о своих потенциальных «противниках» и «сторонниках», знакомится с текстами, записями собрания. Он внимательно изучает психологическую обстановку на «съезде победителей», зондирует почву для своего эффектного появления. Представление начинается позже.

Арианские споры нарушали спокойствие только в восточной части Римской Империи, поэтому западная церковь, не посчитала нужным послать многих своих представителей на этот Собор. И все же римский папа Сильвестр своими заместителями делегировал двух пресвитеров: Викентия и Витона. По мимо этого из латиноговорящих провинций прибыли Марк Калабрийский из Италии, Цецилиан Карфагенский из Африки, Хосиус Кордовский из Испании, Никаский Дижонский из Галии даже, и Домнус из Стридона. Западный Рим, хоть и безучастный, но все же был обеспокоен происходящим на востоке, понимая, что там теперь центр всех событий, центр империи.

Из-за пределов Римской Империи на Собор прибыли делегаты из Питиунта (Пицунды) на Кавказе, из Босфорского царства (Керчи), из Скифии, два делегата из Армении, один из Персии (Иаков Низибийский).

Среди присутствовавших был даже епископ-миссионер, проповедовавший среди готов, и Спиридион, епископ с Кипра, - достойный человек и первоклассный овцевод. Там был и Осия, мое доверенное лицо. Он недавно вышел из испанской темницы, а также Естафий из Антиохии – недавно освобожденный из заточения на востоке империи. Большинство собравшихся в свое время сидели в тюрьмах, либо работали на рудниках, либо скрывались.

Епископ Новой Кесарии Павел, к примеру, после пыток не мог двигать руками. Палачи Максимиана ослепили на один глаз двух египетских епископов; одного из них – Пафнутия – подвешивали на дыбе, после чего он навсегда оставался калекой. У них была их религия, они верили в пришествие Христа и торжество добра. Не удивительно, что большинство из них ожидало скорого конца света.

И, тем не менее, все они, Пафнутий, Павел и прочие, присутсовали на соборе – живые, гордые собственной значимостью и чувствующие себя под защитой. И все это сделал их неизвестный друг Константин. Но где же он?.. Он появится позже.

Семьяза:

Тут нужен великолепно поставленный, мощный выход на публику куклы Константина.

Я их для начала как следует накормлю, приодену, дам им пожить в императорском дворце. Потом, надо дать им вволю выговориться на их христианские темы. И вот когда они уже разомлеют, я должен выйти во всем своем великолепии. Я – император спаситель христианской веры и основатель христианской цивилизации.

Они меня так и запомнят, сложат обо мне легенды и мифы. Я стану их святым.

Они будет мне поклоняться и при жизни, и после смерти.

Ну, Константин, твой выход.

[Явление Константина]

И вот 3 июня в Никомедили я отметил годовщину битвы при Адрианополе, после чего направился в Никею. На следующий день предстояла встреча с епископами. Был приготовлен большой зал, по обеим сторонам которого стояли скамьи для участников. Посередине стоял стул и стол с Евангелием на нем. Они дожидались меня, своего «неизвестного друга», который все это им устроил.

Вы вполне можете представить себе блеск и очарование момента, когда я, высокий, стройный, величественный, в пурпурной мантии и в тиаре отделанной жемчугом, предстал пред ними. Без всякой стражи. Меня сопровождали только гражданские лица и христиане-миряне. Я почтил собравшихся своей высшей милостью, пусть старцы чувствуют мою заботу.

Я видел, что сами собравшиеся были глубоко потрясены величием этого мгновения, я даже слегка смутился. Я, кажется, покраснел, остановился и так и стоял, пока кто-то не предложил мне сесть. После этого я занял свое место. Они растрогались моей игрой.

Мой ответ на приветственную речь был кратким.

– Я горячо желал видеть вас собравшимися. Ныне мое желание исполнилось, и я благодарю высочайшее существо, Бога, который, излив на меня другие бесчисленные благоденствия, не лишил меня и этой милости – соединить вас всех и быть свидетелем согласия наших чувств.

– Ничего так никогда не желал, как оказаться среди них, и что он благородарен Спасителю за то, что его желание осуществилось.

Как хорошо сказал. Они изумлены. Глава империи, которая их мучила, говорит как их нежный друг. Продолжу.

– Не медлите, о други, служители Божии и рабы общего нашего Владыки Спасителя! Не медлите рассмотреть причины вашего расхождения в самом их начале и разрешить все спорные вопросы мирными постановлениями. Через это вы совершите угодное Богу и доставите величайшую радость мне, вашему сослужителю.

Речь мою тут же перевели на греческий язык и начались горячие прения, в которых я принял активное участие.

Большинство из священников собравшихся в большой зале дворца императора расчувствовалось до глубины души. Вчера еще эти служители были гонимы, преследуемы за веру в своего Бога. Многие погибли, не дождавшись такой радости. Сегодня сам император открывает их первый всемирный собор. Кружилась голова от фантазий и веры, растущей ото дня.

Люди слушали своего императора, некоторые еще скептически, понимая прекрасно, что римский повелитель может снова их бросить в тюрьмы или отдать в пыточную.

[Собор. Продолжение]

С этого момента собор всерьез принялся за работу под председательством епископа Антиохийского. Император неторопливо наблюдал за происходящим, лишь иногда позволяя себе вмешаться. Когда перед собравшимися предстал «еретик» Арий, стало ясно, что Константину он не понравился. Это вполне объяснимо. Самоуверенность и высокомерие Ария были велики.

Внимание всех участников собора привлек молодой диакон Афанасий, ставший затем в скором времени епископом.

После выступления вызванного на собор Ария слово взял Афанасий. Его выступление было в силе Духа Святого. Опираясь только на Слово Божие, Афанасий ярко и убедительно доказал ересь Ария. Весь собор проникся глубоким уважением к доселе малоизвестному диакону Афанасию.

Кульминация наступила, когда на помост взошел Евсевий из Кесарии, одна из жертв антиохийского синода. Он попытался оправдаться перед собором.

Евсевий представил собору исповедание веры, использовавшееся в Кесарии.

Евсевий Кесарийский в критический момент выступил с хитрым дипломатическим предложением. Оно состояло в том, чтобы взять за основу определения собора текст крещального символа веры, привычный для большинства: «Веруем во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всех видимых и невидимых. И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Слово Божие, Бога от Бога, Света от Света, Жизнь от Жизни, Сына Единородного, Перворожденного всей твари, прежде всех веков от Отца Рожденного, через Которого и произошло все... Воплотившегося... Веруем во Единого Духа Святого».

По очереди брали слово сторонники Ария и их противники. Они жарко спорили. Однако, казалось, им самим не очень понятны предметы их споров. Ведь ни бога живого, ни Христа они не видели. Никогда. Но рубились так, словно видели их вчера.

Но я перехитрил плутовской замысел Евсевия. Одобрив текст, я как бы между прочим предложил этот текст обогатить лишь маленьким дополнением, одним словом «единосущный». При поддержке авторитетных епископов, большинство восточного епископата, который не был достаточно образованными, чтобы вникнуть и понять все тонкости этого вопроса, поддержало и проголосовало за это, предложенное императором, добавление, надежно отсекающее арианскую ересь от древа церковного единства.

Я, вмешавшись, заметил, что исповедание Евсевия абсолютно ортодоксально. Я долго и внимательно изучал этот идейный спор, знал, что говорить. Таким образом, Евсевий был восстановлен в духовном звании.

Следующим этапом следовало выработать Символ веры единый для всех.

Ни одна из сторон не собиралась принимать предложения другой стороны, последней надеждой собора оставался только я, император Константин.

Мой доверенный Осия подготовил мне вариант, который, вероятно, удовлетворял большинство присутствующих, и я предложил принять его. Теперь, когда это предложение исходило от нейтральной стороны, большинство епископов приняло его формулировку.

Потом продолжил.

– Я хотел положить конец всем спорам, други мои. Нам нужно единство. И я уверен, знаю, что в ваших силах успокоить все разногласия, найти то, что нас всех объединяет. Пусть вы по-разному смотрите на некоторые вопросы происхождения Иисуса Христа, но есть то, что нас объединяет. Наш единый бог, от которого есть все сущее. Давайте вместе искать мира, смирения душ. В этом спасение наше. Я говорю вам как бывший воин, проливший много крови. Я устал от войн и походов и жажду мира в стране. Я хочу, чтобы церковь Христа помогла нам сохранить мир от распада.

Я говорил о важности взаимного согласия и добавил -

– Мне, вашему верному слуге, невыносима сама мысль о расколе в рядах церкви. По моему мнению, это – страшнее войны. Я обратился к ним с призывом забыть свои личные обиды, и тут секретарь достал кипу писем от епископов, и я бросил их в огонь непрочитанными.

Хранитель:

Собор набирает свою силу. Медленно, не веря еще своим глазам и ушам, священники втягиваются в его ежедневную бюрократическую работу. Заседания, группы, разбирательства, прения. Нужно решить вопросы, копившиеся много лет. Какова структура новой церкви, кто в ней главный, каков символ веры, какова иерархия святых и земных служителей. А главное, – какие тексты будут читать и пропагандировать священники в своих храмах.

Константин задумал преобразовать церковь в четко отлаженный бюрократический механизм, подчиненный ему, как наместнику бога на земле. Логично было ожидать, что он будет добиваться минимального многообразия в вопросе веры и священства императорской власти. Так меньше простора для дискуссий и опасных ересей, опасных для власти.

Шли дни за днями. Священники быстро привыкали к своему новому положению при власти. Константин был великим психологом. Сытые и умиротворенные служители бога предавались яростным порой спорам о боге, о происхождении Христа, о символе веры, о священных текстах.

Я ждал.

Секретари, секретари, писцы, переписчики… Ежедневно секретари приносили мне жалобы священников друг на друга. Когда их набралась целая корзина, я не выдержал, и устроим своим святошам показательную сцену.

– Разве не вы первые призваны следовать Христу? И разве не Он учил нас прощать заблуждающегося брата, если мы сами надеемся на прощение? Так и я прощаю всех, кто прислал мне эти унизительные документы. И требую, чтобы вы простили друг друга. Пусть ваши раздоры сгорят в этом огне.

Семьяза:

Как хорошо я их всех знаю, жалких и ничтожных людей. Жадных, завистливых, злых. Они всегда готовы материализовать свою ненависть и злость в конкретные действия – от кражи и прелюбодеяния до убийства. Так что доносы для них – обычное дело, если они хотят получить в свои руки возможность власти и богатства.

Так и быть, я помогу сделать их церкви и храмы предприятиями для добывания богатства и власти.

Я все отчетливее ощущал, как величие их христианского Бога и сына его Христа переходит отчасти на меня, на василевса, собравшего их. Счастливой была моя мысль собрать их и примирить.

Споры между противниками порой переходили границы. Священник Николай Мирликийский даже дал затрещину Арию «за его коварство» в один из дней, когда я отсутствовал на соборе.

Святые отцы закончил обсуждать речи Ария, Евсевия и других с изложением своих позиций, страшный шум в зале стих, наконец. После этого всеобщего беспокойства я на миг отключился…

[Отступление]

Я задумался, возвратившись в прошлое на некоторое время.

Я вспомнил, как вмешался в этот спор еще до собора в июне. Я был уверен, что мое присутствие и власть избавят церковь от внутренних раздоров. Написал письмо Александру и Арию, в котором осуждал их спор о бесполезных вопросах. Для меня не имело никакого значения, Бог ли Христос или же первый из сотворенных Богом существ. Иначе я не назвал бы этот спор бесполезным. Я послал в Египет епископа Осию с особым поручением устранить спор. Но Александр и Арий отказались выслушать слова Осии. Только тогда мне пришлось вникнуть в суть спора, и я решил созвать на совещание всех епископов Римской империи, используя этот спор для выступления в роли примирителя и спасителя единства веры.

Я собрал вселенский собор. 380 епископов и, кроме того, много пресвитеров и диаконов приехали со всей империи.

Многие из них еще совсем недавно вернулись с каторги и на своих телах имели следы пыток. А теперь они собрались во дворце в Никее, и сам великий император Рима председательствовал на их собрании, чего еще никогда не было. Эти шатания, неопределенность надоели мне. Церковь надо было урезонить раз и навсегда. В общем, я обстоятельно готовил подчинение христианской церкви римской власти.

Пока собор продолжался больше двух месяцев, я присутствовал на большей части заседаний и лично познакомился со многими епископами, приехавшими буквально из всех частей Римской империи.

Семьяза:

Хватит спать, заканчивай эту богадельню.

Все споры свести к одному: церковь должна стать частью политической власти, а священники – проводниками воли властвующего императора или короля. Из веры убрать все революционное и мятежное. Превратить ее в набор догм для толпы, удобный и простой. Сына Человеческого, как они его называют, Христа, сделать иконой, каменным или деревянным идолом, и пусть молятся на него сколько хотят. Лишь бы не замышляли ничего против своего правителя и его церкви.

Очнувшись, я снова вернулся к собору.

– Бог един, единосущен. Нельзя его отделять от Иисуса Христа, единородного сына его.

– Что вы такое несете. Как бог может породить человека. Он сам должен быть из плоти.

– Вам не дано понять чудо рождения сына Божия.

– Бог отец, Бог сын и Бог дух святой едины в святой Троице. И это нерушимый догмат существует уже сотни лет.

– Его придумали люди, которые могут ошибаться. Даже ученики Христа могли что-то не понять в его речах. И живых свидетелей не осталось, чтобы спросить.

– Друзья мои, попробуйте послушать свое сердце. Пусть оно подскажет вам искать не точки враждебности, а пространства примирения, где вы можете обнаружить, что нет между вами расхождения. Что все вы любите нашего Бога, что искренне распространяете веру в него и в его сына Иисуса Христа. Найдите в себе силы, чтобы не искать врага друг в друге. Вам выпала великая честь и великая судьба примирить раскол в церкви Христа и стать у истоков всемирной христианской веры.

Все встрепенулись, мгновенно пришли в себя. Когда я говорил на соборе, всякий раз охлаждал пыл спорящих. Кротко беседуя с каждым на эллинском языке, я старался быть по особому усладительным и приятным для них, отвыкших от деликатного обращения. Одних убеждая, взывая к совести других, иных, говорящих хорошо, хваля и каждого склоняя к единству, единомыслию, я упорно двигался к своей цели. Единство церкви под моим началом виделось уже отчетливо.

Хранитель:

Константин просит подготовить к очередному заседанию черновой вариант Символа Веры. Собор получает текст, с которым можно работать – править, добавлять, сокращать. И постепенно спорящие стали отходить от крайних позиций и сближаться на некоей компромиссной. Так теперь и поведется, что все будут обсуждать и править текст, отражающий его представления и желания. Окончательный текст принят благодаря усилиям Константина.

Мне оставалось убедить как можно больше колеблющихся. Поскольку какие-то непримиримые все равно остались бы, я поставил себе задачей заручиться поддержкой и одобрением максимально возможного числа собравшихся, стремясь все же сохранить единство церкви. Евсевий из Кесарии меня не перехитрил, хотя и понимал заботу мою о церковном согласии и, скрепя сердце поставил свою подпись под документом.

Формальные голосования собора начались с 14 июня. A 19 июня проголосовано главное вероопределение. Наконец, 19 июля епископ Гермоген прочел новый Символ веры, и большинство подписалось под ним. Итогом собора был мой триумф, победа моей тактики примирения и согласия. Новое исповедание веры, вместе со всеми остальными документами, было одобрено подавляющим большинством собравшихся. Ничего, потом все церкви его примут.

Масса «восточного» епископата впоследствии под давлением авторитета моей императорской власти подписала Никейский символ веры без достаточного внутреннего понимания и убеждения. Смирились пред моей волей и открытые противники «единосущия». А пока воодушевленные отцы неистово спорят дальше.

[Библия]

– А как же с вопросом множества текстов, по которым мы проповедуем слово Божие? – один из преданных императору священников поднял этот простой, казалось, вопрос.

– Да, к книгам ветхозаветных пророков добавилось много текстов новозаветных. Не все уверены, что дошедшее до нас доподлинные источники, а не искаженные многими переписями или просто ложные…

– Вообще, сколько нужно книг древних пророков и апостолов для наших проповедей?

– Наверное, нужны все. Мы должны сохранить каждое слово древних, ибо не в наших силах, не наше право отвергать какие-то из них.

– Но многие из них непонятны не только народу, но и нам, священникам, а некоторые и просто больше похожи на опасную ересь. Взять хоть Откровение Иоанна. Что он там насочинял про конец света. Как будто сам все это видел…

– Да и другие книги тоже не стоит широко излагать, дабы снова не вносить раздоры и распри среди верующих. Я говорю про послания апостолов и некоторые списки евангелий, кроме тех, что многим известны, четырех.

Убежден, да и всем, по-моему, давно ясно, что не всякому человеку можно давать слово в истории и в нашем храме. Особенно таким, как Иуда Искариаот. Тут говорили про список его будто бы евангелия. Он предал нашего спасителя. Списки текстов от апостолов Фомы, Филиппа, Андрея и некоторые другие тоже лучше бы не освящать авторитетом нашей церкви. Нельзя Иисуса представлять просто человеком, как в тексте от Марии и других. Он – божественная сущность. И все другие намеки необходимо убрать.

– А я против того. Не честь нам отвергать слово, произнесенное или записанное учениками Христа. Другие подвижники и святые отцы тоже многое сделали для людей, рассказав о сложных и непонятных многим вещах. Но их нужно знать, изучать, постигать, рассказывать. Книгу Еноха почему-то некоторые полагают опасной, пугающей. Пугает она судом. И суд грозит всем живущим, даже ангелам небесным, а паче всего падшим.

- А вы уверены, что все списки, дошедшие до нас подлинные? Я полагаю, что большая их часть фальшивые! Надо еще разобраться, где настоящие! Надо беречь чистоту веры.

– Эту книгу можно рассказывать верующим, но лучше не очень широко.

– Ее вообще нужно запретить. Народ не надо пугать судом. Я бы и все известные откровения апостолов запретил, все их списки лучше собрать и никому не показывать.

– Как смеете вы покушаться на древних пророков. Так и до Моисея дойти можно.

– Нет, давайте лучше соберем все что просто и понятно написано, поправим несоответствия в разных вариантах, чтобы выработать канонический текст. Если расхождения будут значительными, то лучше определенные книги вообще закрыть.

– Что же, мы будем править священный текст?

– Нет, просто для единства церкви, нам необходимо единство наших священных источников. Если найдем, что они сильно запутаны или сложны для чтения, понимания, может, придется и подправить что-то.

– Говорить о единстве нужно таким образом, чтобы ни один епископ или священник не посмел ничего добавить или убавить из канонического текста. Я имею в виду, что никому не должно быть позволено рассуждать о текстах, писать сочинения на темы книг Священного писания. Тут говорили про книгу Еноха. А я бы запретил и тексты Оригена, нечего народ мутить и пугать тоже. Может быть, он еще опаснее Иуды Искариота!…

– Братья мои, – слово взял император, уловивший, наконец, нужные ему нотки – друзья мои, я очень внимательно слушал вас всех. Каждый из вас прав, конечно, по-своему. Но давайте все же сделаем так, чтобы, участвуя в решении такого серьезного вопроса, каждый подумал не только о нас всех нынешних, но и о будущих поколениях верующих в единого нашего бога. Я согласен с вами, что нужен канонический текст. Единый. Без обилия версий и вариантов. Пусть священная книга будет меньше, но проверенной всеми вами, лучшими представителями церкви Христа. Я предлагаю подойти к этому вопросу взвешенно, осторожно. Безусловно, вы все вместе примите самое правильное решение. А непонятные книги, я согласен, пусть лучше хранятся в храмах, или в главной библиотеке всей вселенской церкви. Ничего не нужно уничтожать. Пусть каждый уедет отсюда в свою обитель с легким сердцем и спокойной душой…

Семьяза:

Убрать все лишние тексты. Лишние, я для тех, кто забыл, – это те, что дают сомнение, предрасполагают к свободе выбора. Ясно?

Они привыкли уже к четырем евангелиям и одному откровению. Вот пусть их и используют. Все остальное беспощадно уничтожить, предать забвению. А кто ослушается – объявлять еретиками, отступниками, наказывать, распинать, убивать. Без всякой милости. Раз они покушаются на единство самой церкви, а также на единство государя и его святых отцов, хранителей веры.

Одарив всех своей открытой улыбкой, я опять задумался на мгновенье…

Надо будет очень внимательно отнестись к текстам, которые получатся в итоге.

И сами тексты дискуссии нужно скрыть от праздной публики. Не стоит кому попало мусолить такие священные темы, столь близкие теперь к власти императора. А священные тексты нужно вообще урезать до минимального минимума. Несомненно, чем больше там, в окончательном варианте единой книги, будет изложено, тем больше простора будет всяким умникам для фантазий и ересей. Я бы вообще выкинул все откровения нового завета. Там все рушится и всех судят. Нет, этого не нужно. Пусть люди лучше боятся власти государя, власти церкви, а не загробного ужаса. Нужна уверенность в завтрашнем дне и спокойствие в умах. Пожалуй, одно откровение можно оставить, от Иоанна, самое нейтральное и малопонятное большинству. Из евангелий учеников я бы оставил пять, нет четыре, которые на сегодня уже устоялись во многих церквях. Эти четыре евангелия известны всем. Тайные тексты гностиков, что здесь ходят по рукам, я бы вообще все уничтожил. Нечего воду мутить нелегальной литературой.

Тексты от Павла можно выкинуть, он не апостол. Оставим только его послания к церквям. Неизвестные евангелия все уберем, особенно от Марии. Нечего женщинам делать в церкви и в священных текстах. Женщины опасны, особенно умные. На костре бы их сжигал… Ну…?

Да! Пусть верующие меньше читают, а больше слушают своих священников, а они будут слушать меня. Я сам решу, какие книги убрать, а они проголосуют как за свое решение, все триста человек. Им не придет в голову, что это не их решение.

Я дарую им власть духовную, а они мне – власть божественную, от единого бога. Так красиво звучит. Единый бог, единство, единомыслие, единение. Никаких дискуссий. Вот идеал правления. Простота, спокойствие, смирение, подчинение высшей воле просвещенного государя.

Много книг тоже не нужно. Путь будет по одной в каждой епархии. Достаточно. Я из этих священников сделаю закрытую прослойку, дам им имущества, самостоятельности в своих приходах, пусть только служат моей власти.

А эти нелепые споры я использую для уничтожения любой оппозиции моей власти и моей идее соединить их бога с моей властью. Я сам хочу быть богом?...

Нет, не о том. Ладно, послушаем святых отцов…

Хранитель:

Император становился все великолепнее, как ему казалось, в своем царственном величии, кажущейся простоте и душевности общения со служителями бога, отражением образа Иисуса Христа. Но отражение вышло каким-то карикатурным, бюрократическим, словно этот правитель был копией всей его гигантской бюрократической империи, где каждый второй был чиновником или каким-то служкой за жалованье. Константина это не беспокоило. Он уже понимал свое место в истории. Он – объединитель церкви, спаситель ее единства от раздора. Пожалуй, он станет даже вровень с самим Христом. Его божественный образ займет высокое место рядом с другими святыми и апостолами. А пока собор продолжается.

[Пасха]

Семьяза:

Добавим в эту идиллию щепотку ненависти.

Пусть христиане ненавидят иудеев, а иудеи христиан. Так вера их будет крепче, вино вкуснее и еда слаще. Совместная ненависть и злоба так объединяет этих тщеславных говорунов.

Я сделаю пасху не символом единства, а местом раздора. Их даже Христос не сможет объединить.

В них еще осталась немного любви от Человека, приходившего к ним. Надо ее постепенно выдавить, вытравить из них. И они – мои.

Что еще осталось? А, эти,… иудеи. Отчего они меня так раздражают? Надо их как-то отделить от христианского бога и от наших праздников.

Евреям нечего делать вместе с христианами. Хватит того, что они распяли Христа. Их религиозный орган власти слишком уж сильно влиял на ход событий. Так не нужно. Лучше ослабить их, замкнуть внутри общины.

Главное событие – воскресение Христа. Значит, пасха… Необходимо разделить пасху иудейскую и христианскую. А потом и вовсе отделить христианство от иудейства. И никакой Павел не поможет им больше укрепить христианство как межнациональную секту. Не надо ничего смешивать. Пусть христианская идея и церковь принадлежат Риму и империи, а иудеев – убрать. Почему они так нервируют меня?..

Дата Пасхи тоже стала полем ожесточенных споров на первом соборе.

И кафолические священники, и их иудейские коллеги – служители культа не очень охотно искали точки соприкосновения своих вероучений, полагая, наверное, что их вера самая правильная и основательная, что их бог единственный, и другого нет.

Тем не менее, пасху справляли защитники обеих религий. Каждая сторона полагала, что дата назначенной пасхи, день очередного, ежегодного воскресения Спасителя – исключительная ее привилегия.

Во времена Собора, разные поместные церкви пользовались разными правилами для вычисления даты Пасхи. Некоторые Поместные Церкви (Сирийская, Месопотамская и Киликийская) вычисляли Пасху опираясь на иудейский календарь, другие (Александрийская и Римская), пользовались иной схемой, при которой христианская Пасха никогда не совпадала с иудейской. Я, созвал Собор и придаю вопросу о праздновании Пасхи в один день всей церковью не меньшее значение, чем арианской ереси. Меня просто бесит, что приходится праздновать пасху по примеру иудеев.

– Иудеи могут сказать, что христиане даже важнейшего своего праздника не могут отпраздновать, не отрешившись от иудейского обычая. Этот иудейский праздник может быть просто ошибочен, потому что иудеи иногда празднуют две пасхи в год. Я – против. Полагаю, неприлично следовать этому богоубийственному народу.

Плохо, что отцы Первого Вселенского Собора, не приняли правила определяющего порядок вычисления пасхалии (то есть даты празднования Пасхи). Вместо этого установили, дойдя сперва до точки кипения, до криков, что епископ Александрийский наделяется честью вычислять православную пасхалию и сообщать о дате пасхи остальным церквям, которые должны следовать этой дате. На деле это будет означать, что вся церковь должна принять традицию вычисления пасхалии используемой Александрийской и Римской церквями. Какое-никакое, а все-таки единство церкви, как организации дисциплинированной и согласной моей воле императора Рима.

Раз навсегда заданный ритуал, он, как отлаженный механизм, всех настраивает на вечность и незыблемость традиции, успокаивает и умиротворяет. И не нужно никаких стихийных и катастрофических проявлений. Ритуал празднования нашей пасхи, воскресения спасителя, сплотит нас вокруг церкви и государя. Народу нужны красочные праздники, к тому же полезные для моей власти.

Пасха, праздник не праздник, лишь бы не с иудеями вместе… Распни его, распни!

[Дисциплина]

Раскол помельче я тоже урегулировал. Святые отцы Собора по моей подсказке постановили уврачевать мелитианскую распрю. По вопросу о наличных мелитианах собор издал особое послание. За отцом Мелитием оставлен только титул епископа без права совершать рукоположения и другие иерархические действия. Мелитианские епископы оставлены в их сане, хотя без права управлять церковью, пока жив их католический совместник, епископ того же города. В случае его смерти мелитианские епископы могут занять его кафедру, если их изберет народ и утвердит архиепископ Александрийский. Так, с расколами все. Теперь с распорядком церкви. Достаточно уже расхлябанности и беспорядка в действиях и речах. Всю церковную жизнь должно подчинить единому уставу, тогда деятельность святых отцов будет предсказуема, на нее можно будет лучше полагаться, планировать.

Особенными стараниями Константина там же на Соборе было принято двадцать канонических правил, регулирующих жизнь Церкви.

Давно пора, думал император, созидающий церковь невиданную доселе, чтобы эта общность служителей бога управлялась каким-то согласным документом, и никому не позволено было бы отступать от канонов и догм. Догма и правила – вот истинно великие начала всякого большого дела. И церковь, как надежная опора императорской власти не будет у меня теперь исключением.

Хранитель:

Первый церковный собор представлял собой нечто совершенно новое. Епископам оплачены все дорожные расходы, и им дается право пользоваться императорским транспортом.

Политика Константина отличалась здесь новизной и оригинальностью, а значение созданного им прецедента невероятно. Он создал модель, которой позднее следовали все европейские монархи. Ее особенность в том, что, вместо подавления крупных партий и движений, он признал существование и взял их деятельность под свой контроль. Он оседлал, сделал управляемыми, «неорганизованные поиски бога» христианской общиной, христианской церковью. Он придал церковной практике государственный характер. Главное теперь ритуал и поклонение, догма и смирение. Никаких дискуссий и разночтений.

Что особенно привлекало императора в церкви. Это была общественная организация, вербовавшая своих членов из всех социальных слоев. Тем легче было через церковь общаться со всем народом в качестве «земного воплощения бога».

В конце концов я согласовал непримиримые понятия и мнения всех о спорных предметах. Просто нужно уметь работать с людьми, с документами, с текстами. Они еще так наивны, служители бога. Пройдут века… Все равно не поймут быстро.

Юные ангелы:

- Выходит, если раньше Иисус Христос и его церковь мешала ему, как императору Рима, так или иначе обличала его и его предшественников, как язычников и безбожников, то теперь она стала составной частью его аппарата императорской власти.

- Поистине, «тот, кто нам мешает, тот нам поможет».

Что важно, на соборе был составлен краткий символ веры, в котором было подчеркнуто, что Бог один в трех лицах. Этот так называемый «Никейский символ веры», который я отредактировал, был подписан всеми собравшимися епископами, за исключением нескольких ариан. А кто не принимает «символ веры», тому объявляется анафема:

«А говорящих, что было время, когда не было Сына, или что Он не был прежде рождения и произошел из несущего, или утверждающих, что Сын Божий из иной ипостаси или сущности, или создан, или изменяем – таковых проклинает кафолическая церковь». Проклинают пусть сколько хотят.

Главное, я их предупредил, что решения собора нужно одобрить и я, император, тоже им подчиняюсь. И сказал им, что отправлю в ссылку всех, кто не подчинится этим решениям. Как только ариане услышали об этом, они скорее поспешили и свою подпись поставить под символом веры прямо на соборе. Даже Евсевий Кесарийский, столь заносчиво щеголявший своей логикой перед Александром Александрийским, теперь, желая сохранить мое благоволение, решил оппортунистически (а не умом и сердцем) подписать чуждое ему изложение веры. А сейчас только два епископа, Секунд и Феона, египтяне по происхождению, продолжали отстаивать вместе с Арием его взгляды. И с Арием вместе немедленно были сняты с мест своей службы и высланы в Иллирию. По моему приказу. Постановления Вселенского собора приняты с моего одобрения и теперь входят в число государственных законоположений.

Практически я добился того, чего хотел от этого вселенского собора.

Все решения, принятые на I соборе, так или иначе, подготовлены мною или исправлены. Даже тексты библейских книг немного подправили, заодно уменьшив их количество. Так лучше. Для дела веры. Порядок будет обеспечен и в умах, и в политике. Никаких шатаний. Давать свободу святым отцам еще рано.

Исправим, а то и вовсе уничтожим записи бесед на соборе. Важно чтобы никто не думал и не мог думать, будто мы или я правили священные тексты. Мы лишь «очищали первоначальный текст от вековых наслоений», от многих списков и версий текстов. –

На соборе были приняты правила вычисления Пасхи, и запрещено было праздновать пасху в один день с иудеями. Если точнее, на соборе было решено поручить Александрийской Церкви вычислять дату пасхи. Однако главное для меня, что на вселенском соборе было решено, какие книги должны входить в Библию, а какие нет.

25 августа состоялось уже торжество закрытия собора. Завершение было приурочено ко дню празднования двадцатилетнего юбилея моего царствования. Позабавил Евсевий Кесарийский. Произнес свою похвальную речь императору. Завершилось празднество пышным обедом. Я смотрю, многие из них быстро привыкают к сытости и роскоши…

Священники, епископы, иерархи разъезжались по городам империи и дальше воодушевленные, радостные и даже счастливые. Они были уверены, что в эти два месяца произошло важнейшее событие столетия, а может и больше. Вера христиан возродилась и укрепилась на новом фундаменте. Сам великий император стал гарантом ее нерушимости, и нет теперь такой силы, которая смогла бы поколебать Церковь Христа.

Неокесария и Халкидон, Скифополь и Тир, Мармарикс и Никомедия, Александрия и Антиохия, Анкира и Низибия, Епифания Киликийская, остров Кипр и еще десятки и десятки мест ждали своих пастырей, окрыленных новым словом Собора, воодушевленных поддержкой императора Рима. Есть от чего прийти в восторг.

Семьяза:

Ну вот, дело сделано.

Самое время разнести новый символ веры и канон священной книги по всем церквям великой Империи и дальше, повсюду, где говорят и намереваются говорить о Христе, о Боге. Я поставил эту заразу христианства под контроль.

Остался еще один штрих, который пора нанести на эту великолепную картинку.

Пусть поклоняются смерти, а не мифическому воскресению Иисуса.

Если я предложу им молится костям Христа, то он, выходит, и не воскрес вовсе?

А, воины мои, помогайте закончить дело. Эй, Азазель, пошевелись, мало времени.

– Не волнуйся, Семьяза, успеем. Ты совсем забыл, что если Волна во Времени создана, то она будет повторяться и повторяться во временах, пока не затухнет. Так что если распял его один раз, то все время будешь его распинать и хоронить. И живьем тоже. Только всяки раз все более изощренно и цинично. Привыкай.

Тошно мне. Томится дух мой. Ощущение незаконченного дела еще осталось. Я чувствую, меня еще жжет изнутри какая-то непонятная страсть, неистовое желание завершить начатое. Но как? Что еще кроме текстов и ритуалов? Где подсказка, намек?

Хранитель:

Его хитроумная стратегия по отношению к христианской церкви – лишь одно из проявлений принципа, которому он следует во всем. Константин намеренно проводит политику не разделения, а объединения людей, ведет диалог со всеми представителями и возлагая на них ответственность за свои действия. «Единство» для него некое священное слово.

Церковь для императора становится не просто еще одним институтом императорской власти. Гораздо больше ее польза для Константина в том, что она действует как неформальный парламент, «глас народа». Она распространилась по всей империи и строится наподобие гражданских организаций. Крупные и мелкие подразделения церкви почти полностью соответствовали органам будущего светского государства. Но что гораздо важнее, церковь превращается для государя в мощное средство массовой информации, через которое он может обращаться ко всей пастве, влиять на общественное сознание как земной бог. А церковь лишь усиливает его авторитет, увеличивает число верующих бога небесного и «бога земного».

После Никеи Константин взял в свои царские руки и церковные дела. Закрепив за собой сан первосвященника, он соединяет в одном лице обе верховные власти империи. Отныне всякое инакомыслие в богословских делах является преступлением государственным. Узаконен союз государства и церкви. С этой поры государство в восточной, или восточно-европейской и даже азиатской традиции, наполняется неким мистическим, религиозным смыслом, связывается с личностью государя, помазанника божьего. А церковь, в свою очередь, становится неразделимой в сознании с государством, с государем: пропагандистской машиной, инструментом для сбора тайных сведений и умонастроений граждан, устройством для контроля сознания верующих, соединяя в одно целое бога, государя и церковь.

Император создал мощную технологию для государственной машины. Теперь с исступлением повторяет ее в каждом новом воплощении, пытаясь воспроизвести ее под новыми именами, выжать из нее, сколько можно, пока она не околела окончательно на задворках Истории.

[Я вспоминаю]

(Уже, 325 год)

Я вспоминаю, как двадцать два года назад император Диоклетиан издал страшный для христиан эдикт, в котором они названы вредной для государства сектой.

Эдикт требовал уничтожения всех их церквей, христиане лишались наград и званий. Каждый христиан должен был публично отречься от своей веры и присягнуть римским богам. Отказавшихся – пытали.

Судам приказано изымать собственность, при наличии хоть малейшего предлога. А христианам запрещено обращаться в суд, это дало их мучителям полную безнаказанность.

Больше того, христиане лишались всех прав граждан Империи, в том числе избирательного. Что такого усмотрел в христианах Диоклетиан. Или это обыкновенная для властителя идея – найти врага – и на его костях сплясать танец победителя?

Предшественник зародил тогда во мне какое-то сомнение, а правильна ли вся наша римская жизнь?

Сожжение Георгия я запомнил на всю жизнь. Меня потряс этот смелый человек. Да, он родился со мной в один год! Он молчал. Ни стона, ни звука. Несколько дней пыток и потом. Горел в огне – и ни звука. Неужели их Бог и его сын Христос так сильны, дают такую веру?

Приговор Георгию вынес сам Галерий, мой давний завистник во власти. Я должен был запалить костер. Но я воин, а не палач. Я зажег с четырех сторон, чтобы герой сразу задохнулся, но еще был жив, пока горел.

Юные ангелы:

- Георгий! Обратите внимание на этого человека. Он еще не раз промелькнет в этом людском океане.

- Георгий достиг высокого чина в армии римской империи. Стал проповедовать христианство. Был арестован, отвезен в Никомедию, где подвергнут долгим пыткам. На пятый день его казнили, 23 апреля 303 г. (6 мая 0303 года по новому стилю). Даты, как данные (data) покажут вам подсказки. Сказки.

Сам Константин не участвовал в пытках и казни святого Георгия. Но жуткая расправа над ним произвела на Константина очень сильное впечатление и на долгие годы осталась в его памяти.

- Объясните мне, что это за «социализм» Диоклетиан построил в империи, которой так дорого ей обошелся.

- Смотри, то, что он создал очень похоже на китайскую государственно-феодальную конструкцию. Довольно устойчивую, кстати. Она прожила не одну сотню лет. Потом ее воспроизвели через пару тысяч лет на русском направлении.

- Ты так хорошо знаешь, потому что сам работаешь на нем.

- Я попросился, мне интересно, там будет центр событий. Константин это быстро понял. Двинулся туда всей своей бычьей мощью. Государство, религия, имперская власть ну и дальше – по списку. Почву ему подготовил Диоклетиан. Бюрократический аппарат, потребный для исполнения столь жестких эдиктов, вырос многократно. Начало правления Диоклетиана – 50 провинций. Конец правления – более 100 провинций. Создано 12 округов (диоцезов), управляются викариями и наместниками, каждый из них возглавлял целый штаб чиновников не менее 300 человек. Армия чиновников составила половину всего населения. И после отмены указов класс чиновников никто не сокращал. Ради их содержания, ради содержания армии, царского двора налоги взмыли до небывалых высот. Такое потом было в Китае, в Руси-России, Европе.

Бегство от налогов при Диоклетиане превратилось в эпидемию. Богатые прятали золото, ремесленники закрывали мастерские, собственники земли бросали ее и становились наемными работниками. По приказу Диоклетиана была создана специальная налоговая полиция, ей было дозволено применять пытки к женщинам, детям и рабам, чтобы заставить их открыть места, где спрятаны богатства или заработки семьи. Деньги и имущество выколачивали жестоко. Так что Константин попал на подготовленную почву. Вся страна стала чиновничьей вотчиной. «Порядок», от которого бегут граждане.

И тогда началось массовое бегство из Империи! Тысячи людей искали спасение и убежище у своих извечных врагов, кого они звали варварами! Изучаем дальше.

Я ничего не менял. Я взял готовое, что было сделано Диоклетианом. Получил уже часть римской власти, но еще не всю. Галерий...! Все еще стоит на моем пути.

Первый мой указ Константина был по налогам. Сохраняя преемственность правления,

я увеличил поборы с крупных землевладельцев и уменьшил с зависимых крестьян.

Результат: производители продуктов могут оставлять у себя разумную долю продукта, продавая затем эту долю, становятся зажиточнее, платят больше налогов. Казна становится полнее. Больше можно потратить на армию и на ее оружие.

Второй, негласный мой указ позволял христианам восстановить их церкви. Я в глубине души начал понимать, за ними сила. Сила, враждебная мне, моей власти. Лучше ею овладеть и использовать для себя. Я сделал так, что текст не был широко известен народу, чтобы не вызвать ненужного гнева августа Галерия.

Хранитель:

Император Диоклетиан существенно изменил природу военного сословия, на котором стоит императорская власть. Он поделил ее, противопоставил друг другу ее части, укрепил дисциплину, пока реальная власть в армии не сосредоточилась в руках маленькой группы руководителей, ставшей известной как консисторий.

Константин продолжил преобразование этого аморфного учреждения в нечто более крепкое и определенное. Он назначил постоянных членов консистория, который теперь созывался регулярно. Сюда входила гражданская и военная верхушка. Он-то и стал несущей конструкцией новой монархии. Прообраз настоящего государственного аппарата, любимого его детища.

Орган претендовал на то, чтобы быть выше императорского совета. По крайней мере, однажды его называют любопытным словом «comitatus», товарищество, а его члены именовались комитами. Этот «комитет» появится в жизнях «императора» всякий раз во все более угрожающем и зловещем значении.

Под непосредственным контролем главы этого учреждения, госсекретаря находились 8 департаментов и 148 секретарей. Секретарь этот был руководителем императорской гражданской службы. Госсекретарь отвечал за вопросы дворцового церемониала и занимался организацией и подготовкой аудиенций императора, действуя как министр иностранных дел, насколько, конечно существуют иностранные дела для мировой империи.

Еще один министр, внутренних финансов, распоряжался всем обширным имуществом, которое постепенно накопилось в руках императора. Это были «земли короны», которые являлись частной собственностью в том смысле, что носитель императорской короны владел ими на законных основаниях. Императорские территории увеличивались с первых дней возникновения империи.

Они были своеобразным «фондом имуществ», в который вливалось собственность самых различных лиц, получивших статус «опасных»… После завоевания Азии Константин отдал в этот фонд некоторые земли состоятельных наследных служителей старых культов.

Похожую операцию против «врагов» повторили затем Иван Грозный и Иосиф Сталин. Такая «социализация» имущества своих врагов и, вообще всего «государственного» имущества в руках хозяина. Название здесь не имеет значения, «опричнина» или «обобществление».

Поместье, вошедшее в фонд, обычно там и оставалось.

Хотя на словах императорское управление основывалось, главным образом, на естественном стремлении людей к справедливости и честным сделкам. Только на словах. Честная сделка (если можно говорить о такой в связи с императором) была правилом, когда речь шла об императорских угодьях, и сам властитель вполне мог проследить за тем, чтобы условия сделки выполнялись.

Константин стал один из первых «крепостников». Он прикрепил земледельца к земле. Земледелец-арендатор больше не мог бросить обрабатываемый клочок земли и взять другой у нового землевладельца. Однако земледелец-арендатор был законом защищен от произвольного повышения арендной платы.

Там, где я правил, повсеместно в Галлии и Британии началось строительство церквей. Возобновились публичные службы. В любом случае, я пытался нейтрализовать внутренних врагов Рима – христиан. Проще всего было для этого защитить их, моей властью. Взять их под крыло.

Я с небывалым усердием продолжал благоустраивать города, мостить дороги, строить переправы через реки, показывая всем, какую силу дает мне их христианский бог. Я правлю в своих землях на зависть всей империи. Слава моя неизменно растет.

Официально меня провозгласили августом только в 307 году по новому счету.

Через несколько лет мой давний соперник Галерий уже смертельно болен, но еще надеется на молитвы христиан. 30 апреля 311 года Галерий обнародован эдикт. Через несколько дней он умер. Смерть его была мучительной. Нарыв в паху, начал распространяться; вырезают язву, но лопнула вена, кровотечение. Кровь останавливают, возникает новое кровотечение. Повсюду вокруг язвы раковая опухоль. Чем больше ее срезают, тем более она свирепствует. Она больше и больше. Низ поражен язвой полностью.

Сгнило снаружи мясо. Зловоние от него было не только по дворцу, но и по всему городу… Тело, съеденное червями, умирало с невыносимыми болями».

Юные ангелы:

- Обратите внимание на дату 30 апреля. В числах много намеков. Кто вспомнит, пока не говорите, дайте другим тоже подумать.

- А этот Галерий умирает как царь Ирод. Очень похожие симптомы гниения заживо.

- В этом тоже свой смысл. Думайте, внимательнее. Вам много нужно усвоить. Надо сказать, что Галерий этот очень похож на Константина, словно его брат или второе я. И они часто будут похожи, помогая друг другу уходить и приходить туда.

Я предал забвению римские ритуалы. Обильная кровь животных. Я больше никогда не приносил жертв. Я уже внутренне готов к полному преобразованию пространства веры в жизни империи. Резко не нужно, не в один день. По сути, получилась свобода вероисповедания, верь во что хочешь. В марте 313 года я издал знаменитый эдикт о веротерпимости. Его назвали медиоланским от города Медиолана. Надолго он стал основополагающим документом по вопросам веры. Я все больше понимал, что религия это культ, и от правильного его соблюдения зависит судьба государства. Буду ли я императором от Христа? Христианским императором… А почему нет? Я уже император. И своей властью скреплю церковь своим именем.

К 315 году в моих руках уже было три четверти империи. Мы делили ее с Лицинием. Такое вооруженное перемирие. Кое-что я перестроил в империи. Я разделил страну на префектуры, а те – на провинции, поставив во главе их префектов и консулов. Я ввел впервые в истории деление чиновников и аристократов на сиятельных, почтеннейших и светлейших. Чиновники – моя опора. Они жадны и ленивы, но преданы государю лично. Я отменил казнь через распятие. Хватит напоминаний о Христе. Нет нужды тревожить сознание народа, и все будет спокойно.

В 324 году была, наконец решающая битва под Хрисополем между мной и Лицинием. Он наголову разбит со своим войском, повержен, и после обещания никогда больше не оспаривать мой трон, сослан в ссылку. Вскоре Лициний начал вести тайные переговоры с готами. Я, узнав об этом, отдал приказ казнить Лициния. В том же году началось мое единоличное правление. Тогда я издал эдикты о признании христианства единственно верной религией и о признании язычества заблуждением.

Я дал свободу христианской общине, она получила впервые права иметь имущество и свободно распоряжаться им. Христианствующие люди должны быть благодарны мне, они могут быть независимы теперь. Несмотря на то, что культ «непобедимого солнца», олицетворенный персидским богом Митрой, серьезный соперник христианства и пользуется сейчас широким распространением в империи. Христиане все же сильны своей верой, сильнее всех остальных. Их не испугали арены с дикими зверями и горящая смола, пытками их не сломили. Они чувствуют свою силу. Я должен их взять себе…

Семьяза:

Они так гордятся своей верой. Христиане…

Ничего, от моих царственных объятий им будет трудно уклониться. Я им подарю свое покровительства. Сам император Рима будет их защитником.

Моя коронация проходила в городе с красивым названием Хрисополь, и по многим причинам стала событием особой значимости. Битва при Хрисополе открыла двери тюрем на всем востоке империи и освободила всех, кто страдал за веру в Христа. В первых декретах я возвестил о своем восшествии на престол. В то же время я возвращал из изгнания всех ссыльных христиан, освобождал проданных в рабство, отдавал им конфискованную собственность и восстанавливал в должности офицеров-христиан. Многих представителей новой веры я поставил на чиновничьи должности, которые не слишком совмещались с их религией.

Все из-за креста. Люди обожают мифы. Я дал им один такой миф.

Помню как воевал против Максенция. В 312 году возникла новая война моя с кесарем Максенцием, сыном Максимиана. Во время этой войны незадолго до решительной битвы в полуденные часы, когда солнце уже начало склоняться к Западу, я собственными глазами увидел на небе светящийся крест с надписью: «Сим побеждай». Ночью в сновидении Господь, или кто-то еще явился мне с тем же знамением креста и сказал, что этим знамением я одолею врага. На следующий день по моему приказу на всех знаменах моего войска были сделаны изображения креста. Какая разница, видел ли я крест или нет, являлся ли мне бог во сне или нет. Главное, люди поверили, вдохновились моей верой, одолели врага. Одержав победу над Максенцем, я торжественно вошел в Рим и здесь на площади велел поставить свою статую с крестом в правой руке и с надписью: «Этим спасательным знаменем я спас город от ига тирана». Я говорил, это крест великого Бога. Поверили. Как мне не поверить. Ну, видел и видел.

Спустя время слуги даже статую мою соорудили. В руке крест-копье, мой будущий личный символ на знамени, там две буквы «Х» и «Р».

Юные ангелы:

- Соединилось несоединимое – крест и копье. Крест Спасителя, на котором он распят, и копье Лонгина, проткнувшее его. Не правда ли, зловещая символика?.. Он отражает и повторяет и то, и это…

Я многое сделал, как хороший задел на будущее. Разделил гражданские и военные должности, поделил армию на пограничные и маневренные войска, узаконил самое суровое наказание за взятки и вымогательство вплоть до сожжения на костре. Власть нужно крепить на страхе и преданности. Так вернее.

Смешно, но я издал указ, дававший право городскому населению во время цирковых представлений выражать свое одобрение или неодобрение деятельностью властей. Цирковая политика, ха-ха. Появились «партии цирка», ставшие политическими организациями.

Я приказал наказывать за ложные обвинения, отменил наказание женщин за безбрачие, запретил разделение семей рабов при их продаже, освободил священников от личных повинностей, а церковь – от многих податей, дал священникам право вершить гражданский суд, если обе стороны согласны на это, запретил привлекать христиан насильно на языческие празднества. Кто скажет после всего этого, что я не христианский человек, что я не христианский император? Между прочим, для церкви я придумал оригинальный закон. По нему часть наследства умирающих граждан империи наследует церковный приход. Обеспечить церкви безбедное житье – хорошая мысль. Будут свою власть больше любить.

Хранитель:

Наемники – особая тема для императора. Власть он укрепляет военной силой, силой войска. А лучшее войско – наемники, иноземцы. Лучше набрать себе гвардию из инородцев. Они надежнее и послушнее своему царю. Преданность – их превосходство перед «своими». «Свои» быстро разлагаются, изнеженные и теряющие дисциплину.

Константин, видимо, точно все рассчитал. В результате иллирийской кампании верховный вождь готов Арарих был вынужден уйти в горы. Там, с наступлением холодов, готы, оказавшись без всяких запасов пищи, во множестве погибали от холода и голода. Никто не пришел им на помощь, и им оставалось только сдаться. Сын Арариха отправился в заложники. Император хорошо обошелся с готскими вождями и отпустил их с богатыми подарками.

В итоге он создал целые готские ополчения численностью до 40 тысяч. Его дикари. Хорошо оплачивал их услуги золотом и продовольствием. При нем они были в числе самых смелых и верных войск.

Любопытно, что эти «наемники» преследуют его в предыдущих и последующих жизнях, всякий раз выручая или пытаясь спасти из трудных ситуаций. «Дикая» гвардия спасает или старается спасти его постоянно распадающуюся власть. Власть земного бога.

[Город]

Есть связь имени и судьбы. Мистическая сила наполняет вещи, поименованные победоносным именем. Идея создать город моего имени на берегу Босфора была, истинно говорю, отличная. Старый Рим уже умер. Он разлагается и смердит. Его судьба кончена. А моя новая столица воссияет на многие годы. От города моего возродится новая вера, новая церковь, которую навсегда свяжут со мной. Через мою новую столицу, с новой верой в христианского бога, я приведу их к счастью. С именем моим многие уверуют.

Мне неизвестно, насколько осознанным и преднамеренным был этот процесс. Конечно, когда я основывал Константинополь, я знал, что делаю; однако моя внешняя податливость, готовность идти туда, куда меня подталкивают, плыть по течению, подчиняться призыву, проявившаяся как слабость, была во многом моей силой. А пуще всего в этой истории с убиенным сыном моим, в делах управления империей. Я сына убил!..

Семьяза:

Вот, черт, влип. На кой ляд я создал эту Волну. Или это еще раньше было?

Теперь все время придется убивать своего сына в следующих жизнях, или дочку! Пока волна не затихнет.

Я слишком стал похожим на этих маленьких зверей, слишком много эмоций. А ярость, какая ярость и гнев мне одолевают, когда эти куклы меня не слушаются здесь. Не могу удержаться.

Я обладал, скорее, ощущал здесь своего рода чутьем. Я вовсе не навязывал свою волю трепещущему миру, но всегда чувствовал момент, улавливая нужды сегодняшнего дня, готовый быстро откликнуться на его требования. Я не всегда действовал верно, когда опирался лишь на собственный разум, но почти не ошибался, когда начинал прислушиваться к невидимому, неосязаемому происходящему.

Хотя, разумеется, главным фактором стало удобство расположения в Византии базы маневренных войск. Именно этот фактор, я верю, изменит ход истории земли.

Уже на другой год после собора первая христианская столица мира стала расти очень быстро. Сияющая и великолепная.

Закладка стены, которая должна была очертить границу нового города, состоялась 4 ноября 326 года.

Юные ангелы:

– Бесспорно, это дата вошла в историю человечества. 4 ноября 326 года. Через несколько столетий «примирение и согласие» повторилось и утверждено было в эту дату опять, но, скорее, в зловещем, карикатурном виде. Гротеск, ирония, сарказм? Что в этот раз вложил он в этот праздник, навязанный вместо другого, столь ненавистного ему.

- А была эта дата еще использована?

- Да, не один раз. Позже вернемся к ней снова.

Нет, это не второй Рим. Мой Город не повторит его судьбу. Город мечты.

Главная площадь – Форум Константина. Рядом Дворец. Мой дворец. Дворец как всегда дворец. Но зачем он мне? Он должен быть, почему я не знаю. Но он всегда со мной.

Я стараюсь, чтобы мой дворец был украшен работами лучших художников и скульпторов. Мои архитекторы без всяких колебаний превратили статую Аполлона в памятник Константину. Сняли голову Аполлона и поместили на ее место мое изображение с семилучевым нимбом вокруг головы. Очень внушительно получилось и приятно. Со всей Греции и из других окраин я собирал бесчисленные памятники древних религий, будто хотел соединить все религии в одну и подчинить их своей мудрой воле.

Аполлон Сминфийский, один из древнейших греческих богов солнца, а возможно, еще догреческий, также перебрался в мой город Константина. Из Дельф туда привезли статую аполллона Пифийского вместе с треножником. Боги, боги, боги… языческие и всякие иные. Все со мной, наравне со мною, ровня мне…

Император станет отныне владыкой государства по божественному праву. Я был избран Богом и обладаю абсолютной властью. Один бог лучше, чем целый пантеон…

С меня и моей первой столицы станет развиваться новое представление о власти государя.

Константинополь строится уже четыре года. Я неустанно украшаю первую христианскую столицу, ввожу новые законы, благоприятные для ее развития, строю в ней множество церквей. Я велел начать строительство величественного храма Святой Софии. Я создал Общество любителей христианского просвещения и сам принимаю в его работе активное участие. Константинополь стал первым чисто христианским городом. В его границах не было построено ни одного языческого храма, хотя никто не посмеет сказать, что я препятствовал отправлению любых религиозных обрядов частным образом…

Новая столица вскоре начала процветать. Здесь было множество возможностей для коммерции, которыми не замедлили воспользоваться новые обитатели.

В то же время ни один современный город не может превратиться ни в такую мощную военную базу, ни в такой процветающий торговый порт, каким был город, основанный мною.

Итак, совершилось поистине чудо. Создан новый Рим на Босфоре. Я перенес центр империи на восток, чего так и не удалось сделать Антонию. Я основал новую столицу; он вывел империю на новый победоносный путь; я обеспечивал безопасное будущее империи и цивилизации.

11 мая 330 года Константинополь был освящен. Христианская церковь на тот момент не располагала опытом освящения городов, поэтому при освящении Константинополя использовались, вероятно, проверенные веками ритуалы, знакомые Кумам, Сиракузам и самому Риму.

В моей новой столице, построенной, бесспорно, с такой дерзостью и с такой любовью, я мечтаю создать оазис примирения. Примирения и веротерпимости. Я – страж покоя.

Покой, праведный суд, справедливость… Во всех делах справедливость должна возобладать перед буквой закона. Так чувствую и верю. У меня есть еще более сильное место: «Человечность выше справедливости». Я милостив, не меньше, чем Иисус.

Император в головах людей приравнивается к Богу. Конечно, много театрального в дворцовых ритуалах. Но льстит. Роскошные одеяния с золотом. Слуги стараются, возвеличивают меня, возводят колоссальные статуи, рисуют портреты. Одна из статуй была высотой десять метров. Присвоили мне титул «непобедимый». Но я заменил его на более правильный и аккуратный – «победитель».

Юные ангелы:

- Заметьте, какой ненасытный победитель. Ему мало того, что он перекодировал церковь Христа как церковь императора, церковь Рима, как новую иерархию, зависимую от власти и богатства и саму ставшей властью. Больше того, он и сам хочет стать земным богом. Все та же гордыня, тщеславие.

- Так он завидует Богу и Христу? Всю свою жизнь?

- Это черное чувство разъедает его душу. Он презирает божественное в человеке, и не верит в него. Он до сих пор уверен, что прав, восстав против Бога. Он готов весь мир разрушить, лишь бы доказать, что прав. Но прежде хочет завоевать всех и всё. Ненасытный.

- Иначе говоря, его игра в доброго и милосердного Константина, воздвигшего новый Храм для церкви в мире, есть просто подражание миссии Христа. Но Иисус делал все это для людей, для других, а император для себя лично. Одержимый страстью повторить духовный подвиг Спасителя человечества.

- Да ведь и закончили они по-разному. Один – на кресте, в муках. Другой – в роскоши и в почестях.

- Еще не все. Дальше есть один эпизод, который все время у него повторяется. Император и пастырь всей империи, государь и первосвященник в своей земной жизни был не так милосерден. Да и с мертвым Христом обошелся не лучшим образом.

Власть империи, моя власть, теперь простирается от Шотландии до Армении, от Рейна до Нила. Мир принадлежит мне. Я не хуже бога, их христианского бога. Я даю мир, кров и пищу многим. Искусства и науки при моей власти процветают. И если западная империя гибнет, то новая, восточная станет новой колыбелью цивилизации. Дальше на север, в Европу, на острова, на восток и север – к диким племенам. Все будут благодарны мне, как высшей божественной силе, давшей им новое будущее.

[Жена и сын]

Страх преследует меня. Опять этот безотчетный страх. Я боюсь. Чего? Заговоров, измены? Схожу с ума, челядь наушничает, доводит…

Во-первых, катастрофа разразилась вокруг фигуры Криспа, сына моего; во-вторых, эту катастрофу спровоцировала моя собственная жена Фауста.

Это было лето 326 года. В тот год сын мой Крисп пребывал на вершине своей славы и успеха. С каждым днем он становился все более опасным соперником детей Фаусты, он буквально оттеснил их и фактически закрыл им путь к престолу. Было ясно, что я изберу только одного преемника, одного наследника. Целую интригу построили на инсценировке объятий Фаусты и Криспа. Подкинули фальшивое письмо. Ах, Фауста, Фауста, какая же ты дурочка…

Тем летом в Риме Крисп был арестован, я допросил его и сослал в Полу, что в Истрии.

Он недолго будет находиться в Поле. С его ссылкой между мной и сыном пролегла пропасть, и откровенное объяснение между нами стало невозможно. Я стал открыт для всяких слухов и доносов, которым нечего было противопоставить. Давление на меня все возрастало. Оно оказалось непереносимым, и я подписал сыну смертный приговор. Крисп был тайно казнен в Поле. Я убил собственного сына… Ядом! Ради власти? Ради Рима? Почему таким жутким образом я должен отражать Бога, пожертвовавшего Сыном?

Крисп… Смерть его стала необходимостью. Императрица может сотворить многое, чего не может обычная женщина…

К сожалению, ложное обвинение нельзя отозвать. Как только слова прозвучали, и Крисп оказался в Поле, он уже не мог оттуда вернуться. Фауста вступила в заговор с целью добиться смерти невинного человека. Все, участвовавшие в заговоре, были наказаны по закону. Весь ход заговора был прослежен, и главный инициатор установлен.

После я сличил почерк учителя и почерк на фальшивом указе. Я допросил его, и тот признался, что во всем виновата Фауста. Я был в бешенстве. Побежал к жене. В порыве гнева кинулся к ней и, застав ее в горячей ванне, утопил. Руки до сих пор судорожно сжимаются, будто на горле неверной Фаусты. Ненавижу, падаль.

Юные ангелы:

- Похоже, он не раз повторит это со своей женой. Возможно, даже сейчас в этом случае подражает Иисусу, отвергшему Марию ради спасения всех. Но любил он ее всю свою земную жизнь. И его любовь не убивала и не унижала ее. Мария любила его также беззаветно и всей душой, до самого последнего вздоха была с ним. Они всегда вместе.

- Выходит, что Константин повторяется, но как-то уж слишком зло? Так всегда, когда человек кого-то ненавидит или любит всей своей страстью, то обретает его черты, даже копирует сюжеты его судьбы, его жизни.

- Как и каждый другой человек. Чаще против своей воли. А вообще Церковь, а вернее, Константин, желали убрать Марию из жизни Христа и из истории вообще. Слишком большую, если не главную роль занимала она в жизни Спасителя.

- Он осужден, сам себя осудил на бесчисленное повторение этой ситуации, пока не преодолеет ее. Здесь у него вместе сплетается любовь и ненависть, желание походить и стремление отделиться от объекта поклонения, зависть и самолюбие. Через эти сильные эмоции он натягивает на себя элементы чужого портрета, изгибы чужой жизни. Все происходит по его воли и против нее. В единстве и борьбе противоположностей…

В один день я стал самым несчастным из людей. Черная меланхолия стала меня преследовать, характер с каждым днем портится. Все чаще охватывают приступы безудержного гнева. Словно мой бог обманул меня. У меня было все. И опять – ничего.

И город вовсе не радует. Хотелось мне, чтобы здесь был отдых и спокойствие души, умиротворение. А все движется в обратную сторону. Необычайное развитие проституции в Городе. Изобилие публичных домов, «мимариев». Сексуальные утехи развиты в самых разнузданных формах. Публичное мучительство стало особо популярно, нравы портятся. Толпа терзает мертвых до предела, до пределов человеческой жестокости и даже больше того.

Но почему в глубине моего сознания это не тревожит меня…

Хранитель:

Без программы, без теории, чутьем и интуицией. Как обычно.

Он шел к трону шаг за шагом, и принес с собой на престол новую идею о монархии, которая в корне отличалась от монархии Диоклетиана. Он воплощал ее практически неосознанно. «Комитаты», министры, госсекретарь, большущий аппарат чиновников, отвечающих за имущество «империи» и за налоги. При этом он не стал создавать никакой целостной теории для ее объяснения. Он не привык ничего рассказывать и разъяснять свои действия. Константин, получается, скрывал свою программу, поэтому так и осталось неясным, что за систему он создал. Очевидно, что она включала мощный государственный аппарат, укрепленный военной мощью армии, особенно наемников, и послушный монарху «парламент» в лице церкви. Она же стала инструментом государственной пропаганды, его инструментом.

Модель, повторенная затем много раз, построена. Теперь ее нужно дорабатывать, улучшать, шлифовать, добиваясь совершенства и изысканности, если можно так говорить об абсолютной власти «земного бога».

Тем не менее, болезни этой «византийской модели» императора Константина родились вместе с ней, и много раз еще всплывали в Истории. Хищная и ненасытная бюрократия в Византии; расслоение общества на бедных и богатых; судебная волокита и невозможность добиться справедливости; пренебрежение к собственной армии; равнодушие Константинополя к провинциям, которые из последних сил кормили свою пышную и алчную столицу. И над всем этим – Великий император – «страж спокойствия».

Я – страж спокойствия. Империя покорилась мне. Но я чувствую незавершенность замысла. Как будто не все еще сделано для великой веры и умиротворения.

Для великой веры нужны великие святыни, которым бы все поклонялись. Решение было найдено. Елена, жена моя, подсказала мне, как использовать то, чего нет. Как хитры эти женщины!

[Храм и Гроб]

Семьяза:

Из гроба Сына Всевышнего надо сделать место поклонения, храм, как они, человечки любят. Пустые фетиши, бессмысленные, как их собственные жизни.

Пусть поклоняются смерти, смерти своего бога. Вот потеха, они станут поклоняться мертвому богу, даже смерти своего бога. Гениально задумано!

Храм Гроба Бога! Звучит? И попробует хоть одна сволочь докопаться до сути названия. Они сами его накажут. За богохульство.

Елена посоветовала найти место захоронения Иисуса Христа, возможно, сами останки еще целы, и построить на этом месте Храм Гроба. Хотя, непонятно, если он воскрес, то унес с собой свои останки? Ладно, глупцам нужны кости мертвеца. Они их получат, будут им молиться. И пусть все верующие поклоняются этим мощам. Святым мощам Спасителя, их Бога.

Еще в 325 году я издал указ о строительстве храмов в священных местах – в Вифлееме, на месте рождения Христа, и в Иерусалиме, у Гроба Господня. Всю Палестину я официально объявил Святой землей. Место, где спрятали Крест Господень, было неизвестно. На его поиски Елена употребила и средства, которые я дал ей, и все свое царское влияние. Пещера с Крестом и Гробом Господним оказалась засыпанной кучей мусора. К счастью, все нашлось, иначе быть не могло. Странно, а почему?

Я повелел восстановить Гроб Господень.

Храм гроба был построен над Голгофой и над Гробницей. Может это и тщеславие, но мне нравится, что именно я положил в гроб кости Спасителя и воздвиг храм над его могилой и крестом. Я построил величественный храм новой веры. Пусть бог отметит это и возблагодарит меня за мое радение о вере.

Хранитель:

Иерусалим. Гроб. Храм.

По общему правилу, обычно кто виновен, тот и устраняет затем истоки своей вины. Кто напачкал, тот и убирает.

То же происходит и с императором Константином. Он распял Спасителя в прошлой жизни, словно и не он сам, а логика обстоятельства и решений распяла Человека. Теперь же он из этого распятия соорудил целый музей, величественный Храм имени распятия Иисуса Христа. Однако император остался верен себе и в этой жизни. Он возвеличил Гроб, а не Спасителя. И всех заставил поклоняться гробу, или мертвому телу. Мертвец будет мозолить глаза еще пару тысяч лет, пока снова не проснется. Проснется.

Храм и гроб в свою очередь, как поведется теперь в церкви, будет обрастать мифами и чудесами, которые не замедлят появиться. В каждой крупной церкви или храме будет теперь лежать чья-нибудь мертвая плоть. Гнусное изобретение императора буквально воскресило давнее египетское пристрастие хранить мумии царей. Но когда царь земной пытается хоронить царя небесного, то эффект получается и трагический, и комический одновременно. Выставить мертвого царя – старинная затея императора. Вроде, священнодействие, а, по сути – издевательство.

Храм гроба простоял в первозданном виде три века, пока в 614 году не был разрушен персами. Отстроенный заново, Храм был еще раз уничтожен в 1009 году халифом Хакимом. Построенный крестоносцами в третий раз в 1149 году Храм сохранился до наших дней.

Нынешний Храм до последнего сантиметра поделен между шестью христианскими конфессиями: католиками, армянами, православными греками, сирийцами, коптами и эфиопами. Может ли быть что-либо более трагикомичное, когда будто бы из-за Спасителя люди готовы передраться, подчиняясь своим церковным догмам или древним ортодоксальным ритуалам.

Император не спас христианство, нет. Он возвел его на трон, сделав царственной религией, религией правящего монарха, монархий, расплодившихся по всей Европе и дальше. Двуглавый орел как новый символ двоемыслия, двойного сознания «византийского духа» потом весьма пригодился в новом обширном месте.

Вот уже 30 лет как я во главе римской империи. Никто из императоров со времен великого Августа не властвовал так долго. Я хотел отметить эту дату. Я пригласил шестерых епископов отобедать вместе с ним, и они присутствовали на банкете, на котором могли бы присутствовать все епископы, собравшиеся в Тире и Иерусалиме.

Это был великолепный праздник. Все его участники понимали, что я хочу ознаменовать тридцатый год своего правления воцарением мира и согласия. И они постарались на славу. Все было как на свадьбе.

В Иерусалиме Ария вновь приняли в лоно церкви вместе с его сторонниками. Собравшиеся епископы подтвердили, что Арий раскаялся в своих еретических взглядах и признает истину. Евсевий вновь воздает хвалу императору. Он говорит, что Константин не только разрушал, но и строил. Евсевий перечисляет величественные храмы Константинополя, Никомедии, упоминает о главной церкви Антиохи, о церкви Страстей Христовых в Иерусалиме, а также о храмах, возведенных в честь Рождества, Распятия и Вознесения Христа. Так император прославил религию, возвеличившую его. Священник снова называет Бога Небесным Императором, как тогда на первом соборе.

Он закончил строительство церкви Апостолов, где предстояло лежать ему самому. Весной начались разговоры о войне с Персией, однако незадолго до Пасхи к Константину прибыло персидское посольство, и угроза миновала.

19 мая 337 года я принял крещение в Никомедии от арианского священника Евсевия Никомедийского, явив таким образом пример христианского всепрощения. Меня крестил вчерашний еретик. О чем я думал тогда. Никомедия была мне так хорошо знакома. Я провел здесь большую часть своей юности, когда Римом правил Диоклетиан. Там я видел, как сровняли с землей церковь, как вышел эдикт о начале гонений и святой Георгий и многие христиане встретили свой ужасный конец. Никомедия. Здесь свершилось великое чудо объединения церкви. И бог положил так, чтобы именно я стал объединителем. Никомедия… Может быть, здесь все завершится?

Сам, конечно, я хотел принять крещение в святых водах реки Иордан. Тщеславие…

[Болезнь]

Моя болезнь все больше преследует меня, словно опровергая все мои победы и успехи,. Потеря сына и жены, пустота вокруг меня, которую даже Елена не смогла заполнить, сильно огорчают меня. Я все больше мрачнел. Меня стала мучить какая-то неизвестная болезнь. Боль возникала вдруг в левой стороне груди. Ее сжимали какие-то мощные клещи.

Может быть, бремя власти так изменило мой характер. Мне было уже за шестьдесят. Я стал раздражителен. Все чаще отвечал приступами гнева тем, кто осмеливался затевать со мной спор.

К юбилею моих тридцати лет царствования приурочено было освящение храма Гроба Господня в Иерусалиме. Праздник на святой земле стал будто главным итогом всей жизни моей. Как болит в груди…

Я видел сон тогда. Иисус говорил мне во сне: «Хочешь узнать, чем обернется земная власть твоей церкви, кесарь? – Скажи. – Тысячи людей будут сожжены. Но – Моим именем. И это сделает твоя церковь, кесарь. – Когда это будет? – Через тысячу лет… - Но хворост для этих костров уже начали собирать сейчас, в царствие твое». Я не поверил, что это сам Христос говорит со мной. Это дьявольская проделка!.. Не может быть такого, что я буду причиной смерти тысяч людей. Я же так угодил богу?!

Мне нечего больше было делать… Мне нечего больше делать… Мне нечего больше здесь делать…

Семьяза:

Я умер 21 мая 337 года около полудня в Аквирионском дворце Никомедии. Я был похоронен, как и завещал, в храме Двенадцати Апостолов в Константинополе.

Больше трех месяцев – до 9 сентября – труп мой, будто я сам, лежавший в церкви Апостолов, оставался императором, августом и управлял Римским государством, в то время как за стенами шла борьба за отмену созданной мной монархической системы.

Тело мое положили на золотое покрывало и покрыли пурпурной мантией. Меня торжественно захоронили в гробнице, которую я сам предназначил для себя в церкви Апостолов.

Я был Константин. Моя работа была простая, создать церковь как надежную опору высшей власти. Расчистить духовное пространство людей от посторонних наслоений. Дать людям ясное понимание власти и церкви на новые времена. Оградить мир веры, духовный мир, стержнем которого станет церковь, от попыток ереси, от попыток покушения на власть. Для этого я узаконил правила жизни церкви, источники сделал удобными и понятными для большинства, придал вере простых людей конкретный, вещный характер, построив Храм Гроба и положив туда мощи спасителя.

Я похоронил Спасителя. Или лучше сказать опять его публично распял, во гробе. А гробу теперь будут поклоняться. Храм будет посвящен смерти, а не Человеку. Пусть приходят и молятся своему мертвому Спасителю. Вот какова насмешка! Это даже лучше, чем сделать из него мученика на кресте.

Собор? Чепуха! Осуждение арианской ереси это самый ничтожный итог «победного собора», как и пасха тоже, если только не превратить в театр ежегодное воскрешение Христа. Главное, что я восстановил порядок в Государственном Храме. Теперь все подчинено власти, а власть и церковь единое целое, служат благу божественного величия государя.

Церковь пусть теперь борется вечно сама с собой. Теперь она получила власть и богатство. Есть за что драться, выдумать всякие ереси, устраивать процессы и охоту на людей. Святошам теперь будет не до бога. Богатство подавай! Дал им землю, возможность доходов. На меня будут работать. А раскол будет множиться. Расколов я им организую столько, что они запутаются в разнообразии своих церквей и ересей. Я им разрешил поклоняться кому хотят, даже христианскому богу. Может быть, бог иудеев обмельчает среди разнообразия сект и учений? А ересь, получившая власть и богатство станет новой религией. И так без конца.

Ну и где ваш Бог и его Христос!

Юные ангелы:

- Он все также исступленно борется с Человеком, пытаясь доказать всем, что человек – насекомое, что человек недостоин быть равным Богу. Он так и не успокоился.

- С каждым новым столетием, с каждой новой жизнью он распаляет себя все больше и больше. Его одолевает какое-то неистовство, ярость и бешенство. Он работает сутками, но ничего не выходит.

- Да, великолепные его конструкции, величественные государственные сооружения и устройства обращаются в прах, стоит ему только оставить земное тело. Его слуги словно жалкие бездари, теряются без него. Без его авторитета не в силах удержать ни власти, ни порядка в его бывших владениях.

- И гордыня снова повержена в прах…

- Не спешите. Есть опасность. С каждым разом он все могущественнее. И в один прекрасный момент с ним уже невозможно будет справиться обычными способами. В этой точке «перехода», или точке «экстремума» возможно все. Увидите сами.

Семьяза:

Как отвратительно, что в этой жизни я походил на Павла или Савла?...

Я ненавидел его прежде, ненавидел больше всех остальных тогда, этого опасного человечка.

Петр и остальные – они так себе, слабые. А этот неистовый как сам Иуда, которого я так опозорил. Жалею, что проглядел в писаниях Иоанна, что меня разоблачили. Ну да ничего, дурак не поймет, а умный промолчит, пугаясь собственной ереси. Страх я им обеспечил. На века.

Из-за этого Павла большая часть моей последней императорской жизни отразила его жизнь. Выходит, моя ненависть оказалась даже полезной мне. Он объединил верующих в Него. А я объединил церковь. Я спас Рим, империю, власть и соединил их с верой, с церковью.

Я дал моим священникам власть и возможность богатеть. Я создал Иерархию. Теперь они долго, вечно будут драться за власть и богатство, убивать друг друга, врать и поминать своего Христа при этом. Что-то вроде, дайте собакам мяса… Слышал где-то?..

Власть и богатство испортят любую, самую священную идею, пусть даже воплощенную в самой лучшей организации. И они будут врать, врать и врать. А значит, служить мне, моей власти. Немногие наивные романтики будут загибаться в этой душной клоаке лицемерия. И перейдут на мою сторону? Или отчаются…

Я вам не какой-то предводитель восстаний и смут. На своей триумфальной арке я начертал: quietis custos (страж покоя). Не надо иронии, я не «страж кладбища». Просто я против того, что мне неподвластно. Никаких потрясений.

Теперь на Восток, на Север. Я вижу, что здесь он появится опять. Я поймаю его, и буду распинать всякий раз. Я задал такой ход этому времени.

Может в какой-то момент он перестанет воскресать и звать их на битву со мной. Устанет…?